 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
горели пять светильников по числу пяти добродетелей, подле кровати под атласным
пологом дымились золотые курильницы на крепких ножках, - только кто-то насрал у
столика для лютни. Пригнали откуда-то тычками дворцового чиновника, скорее
мертвого, чем живого. Тот убрал мерзость и, плача, удалился. Государь сел на постель и
уткнулся лицом в подушку. Вдруг
зашевелилось изголовье, и из-под него выполз маленький белый щенок, любимец
государя, стал тыкаться в нос и слизывать
шершавым язычком слезы.
Вечером государя переодели и повели в голубую трапезную: там пировал Ханалай, его
командиры и советники. Было заметно, что среди советников много образованных людей:
больше половины
пользовалось вилками.
Государя со всевозможными почестями усадили под балдахин. Справа сел Ханалай.
Государя с любопытством косился на изящного, худого и белокурого человека, сидевшего
слева. Это был Ханалаев пророк, лже-Арфарра. В нем было действительно что-то не от
мира сего, и
он ел мало и чрезвычайно опрятно.
- Государь, - сказал Ханалай, - кланяясь и указывая на изящного человека, - вот истинный
Арфарра, мудрец и твой советник.
Клянусь, я поймаю и распну того самозванца, который сейчас помирает в столице!
Подпишите указ о его измене, как вы
подписали указ об измене Киссура Белого Кречета!
Кто-то поднес государю готовые свитки: указ об измене Арфарры и указ о назначении
Ханалая первым министром.
- Вы не знаете этикета, - сказал государь Варназд, - указы нельзя подписывать на пиру.
Чтобы указ был действителен, он должен быть подписан в зале Ста Полей.
Ханалай расхохотался и хлопнул себя по лбу.
- Ах я невежа, - вскричал он. - Что возьмешь с простолюдина, кроме преданности!
Действительно, разве можно подписывать
государственные указы на пиру!
Государю стали представлять гостей. Что за рожи!
Вдруг, в самый разгар пира, Ханалаю принесли записку. Тот долго шевелил губами, читая
ее, а потом вышел. Потом вышел яшмовый
араван, еще кто-то из командиров. Начальник варварской конницы полез прямо через
стол, даже не сняв сапоги, и раздавил по пути утку. Впрочем, засмущался, поднял утку и
сунул ее за пазуху.
Ханалай вернулся, улыбаясь, а записка пошла по кругу. Государь следил за ней
завистливым взглядом. Сосед его слева,
лже-Арфарра, до сих пор сидевший безучастно, вдруг наклонился к государю и тихо
сказал:
- В записке сказано, что Киссур не поверил указу о своей измене, а, поверив, вышел из