 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Днем в воротах управы явилось двое в парчовых куртках: они скакали от самой столицы.
Парчовые куртки прошли в кабинет Шаваша. Инспектор отложил бумаги и ледяным
тоном осведомился, что им угодно. Парчовые куртки предъявили полномочия: арестовать
и препроводить в столицу. Шаваш дописал составляемую им бумагу,
проглядел ее, исправил ошибку, приложил печать и разорвал. Потом откинулся в кресло и
так сидел все время, пока шел обыск.
Раз он спросил стакан вина, но человек в парчовой куртке засмеялся и ударил его по щеке.
Никто так и не заметил, когда именно он, поправив волосы, сунул руку с черепаховой
заколкой в рот, - а когда стражник бросился к нему, бранясь, было уже
поздно, - Шаваш, мертвый, сползал с кресла, и глаза его
стекленели.
Мертвеца вынесли во двор и кинули в тележку, погрузили туда сундуки с
конфискованным, и поехали из города. В управе многие плакали; двери в кабинет были
распахнуты настежь, от сырого
сквозняка качались травы и деревья, вытканные на гобеленах, а под деревьями зябли
красавицы. Сейфы стояли со вспоротыми
животами, изнасилованные и пустые, и из ящика стола на пол выкатились разноцветные
шарики-леденцы, - Шаваш, бывший
деревенский мальчишка, обожал лакомиться над бумагами. Было видно, что парчовые
куртки многое просто беззастенчиво украли.
Прошло еще три часа, и в управу явились местные стражники. Оглядели разгромленный
кабинет и флигель в саду и ускакали к наместнику Ханалаю. Наместник выслушал их и
грохнул кулаком по столу так, что кусочки яшмы брызнули из инкрустаций. Ярыжки
ушли, и он вскричал:
- Мне не доверяют: я ведь ставленник Нана. Я хотел арестовать этого мальчишку с самого
утра, чтобы предоставить доказательства своей верности; а мне не только не прислали
приказа, но и не
известили об аресте!
Днем к управе пришел Свен Бьернссон, в незаметной одежде крестьянина, и стал среди
народа, который смотрел, как грузят на тележку покойника.
Прошло больше месяца, как Свен Бьернссон бежал из управы Сият-Даша. Он сильно
изменился после свого бегства: Шаваш преподал ему урок смирения. Он, пожалуй, никак
не мечтал спасти мир проповедью, как крестьянин не мечтает спасти мир прополкой
риса. Но он понимал, что мир погибнет, если на полях перестанет расти рис, и что мир
погибнет, если по дорогам перестанут ходить забавные проповедники. Он теперь
запоминал все свои удачные
фразы, и не стыдился повторять в разных местах одно и то же. "Господь - говорил он, -
сделал так, что от козы рождается
вторая коза, а от второй козы - третья. Господь не стесняется повторений, - разве стыдно
подражать Господу? " Да - имя Бога
теперь встречалось в его устах чаще, чем имя человека.
Телега с покойником тронулась и заскрипела, народ, глазея, бросал в нее дынные корки.
Кто-то схватил Бьернссона за руку: