 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
изображен город, начальствующий над ойкуменой: маленькие люди, большие здания и
государь, головою достигающий облаков. На
стенах зала было особенно хорошо видно, что один мизинец
государя больше, чем все тело башмачника или ткача. Зал был разделен на три пролета. С
потолка свисали цветочные шары в серебряных корзинах и светильники в виде солнца и
двух дун, и каждое утро чиновник, заведовавший солнцем, наливал в солнце
новое масло.
Государя Варназда не было на совете; он сказал, что устал от глупой болтовни, но
Чареника и другие члены совета выразительно косились на тяжелый бархатный занавес в
правом углу зала.
Киссура тоже не было - он сказал, что не собирается колотить противника языком, потому
что, как ни колоти противника языком, он все равно не признает себя побежденным, пока
не отрубишь ему голову, - и ушел проверять посты на внешней стене.
Здесь, в голубом зале, где солнце, в которое по утрам наливал масло особый чиновник,
можно было потрогать рукою, эти посты
надо рвом, где плавали арбузные корки, выглядели ужасно нелепо.
Члены государственного совета были расстроены, и более всех - Чареника. От всего
случившегося у него заболели сердце и почки, а когда у Чареники болело сердце, врач
запрещал ему его любимый яичный пирог и многое другое. А больше всего на свете
Чареника
любил делать деньги и есть яичный пирог, и теперь он тосковал о яичном пироге, и от
этого сердце его болело еще больше.
- Все это, - сказал господин Харшад, - глава почтового ведомства и раскаявшийся
заговорщик, - недоразумение и проделки Андарза!
По воле государя восходит солнце и птицы начинают вить гнезда: что за негодяи смутили
народ!
И господин Харшад покосился на брахатный занавес, на котором достоверно было
показано, как по воле государя восходит солнце. Из-за занавеса послышался стук
передвигаемого кресла.
- Ба, - сказал Алдон, варвар и вассал Киссура. - про солнце я и без вас знаю. А вот во
дворец пришли беженцы из нашей слободы,
две тысячи. Вы подпишите, где их кормить, а то я собъю замок не с того амбара.
Тут поднялся господин Даян. Это был человек один из самых честных чиновников во
дворце и глава комиссии по выработке нового уложения законов. Господин Нан держал
его за глупость и посылал по провинциям, и тот писал отчеты столь глупые, что их
принимали за шифровки.
- Бунтовщики, - сказал господин Даян, - требуют суда присяжных, а как эти присяжные
расследовали дело про убитую мангусту? Они
повесили на площади шестерых стражников, а у ног их положили, в доказательство
преступления, пять убитых мангуст, и шестую,
впопыхах, кошку!
Кто-то засмеялся над народной глупостью.
- Разве неясно, что мангусту зарыл сам Лахут?! - вскричал министр дорог и каналов.