 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
имело смысла.
Эти паузы не нравились нам обоим, и вскоре Гур принял правила игры. Лицо его не
менялось, даже если я цитировала изречения профессора Мичи, умершего восемьдесят
лет назад. Моя личность занимала его гораздо меньше, чем наши регулярные беседы.
Думаю, что если бы в тот период я даже призналась ему, что я Ингрид Кейн, ему было бы
все равно.
Но все же он первым взглянул на меня. Я что-то доказывала и вдруг заметила, что он на
меня смотрит. Не как обычно, не видя, ожидая лишь завершения моей мысли, чтобы
бросить ответную реплику, а, наоборот, не слыша.
- Ты не слушаешь? - Тебе надо отдохнуть, Николь. Неважно выглядишь. - Чепуха,
послушай...
- Завтра я свободен. Как насчет морской прогулки? Тебе нужен свежий воздух. И хватит
курить. Гур отнял у меня сигарету. Мой окурок чем-то заинтересовал его, он нацелил
взгляд на пепельницу, полную таких же окурков.
- Ты что? Гур поспешно поставил пепельницу на место. - До завтра.
Когда затихли его шаги, пепельницей занялась я. Скорее всего я иначе, чем Рита,
втыкала в нее окурки... Да мало ли что! Он обратил на меня внимание. Это было скорее
плохо, чем хорошо.
* * *
Гур зашел за мной очень рано, и, пока я плелась за ним по загадочному коридору (успев
заметить, что он продолжается без конца), пока мы поднимались по лестнице к люку,
ведущему в кабинет (откуда я свалилась), а затем на лифте на крышу, я неудержимо
зевала, хотя впервые за много дней меня вывели на волю развлекаться. Правда, под
конвоем, но все же... Меня покачивало, будто после болезни, колени дрожали.
В Столице уже наступила осень. Небо походило на мокрую простыню, через которую
ветер сеял капли дождя. На черном лакированном корпусе гуровского аэрокара рыжими
мазками прилипли кое-где мертвые листья. Я с наслаждением глотнула пряный сырой
воздух, голова закружилась, но через секунду все встало на свои места. Крыши соседних
домов, прилипшие к аэрокару листья и капли на стекле показались обостренно четкими,
как на фотографии.
Будто я снова глотнула альфазина. Преимущество молодости - способность организма
мгновенно восстанавливать силы.
Окна аэрокара были зашторены - для конспирации, и я не видела, куда мы летим. Но
можно было догадаться, что к одному из рекомендованных в утренней сводке погоды
пляжей, где "день обещает быть солнечным и теплым", Гур всю дорогу молчал, я дремала.
Стоп. Дверца распахнулась, и я почти вывалилась из аэрокара на горячий песок. Трудно
было поверить, что где-то осень и дождь, что еще час назад по корпусу аэрокара
скатывались капли. Сейчас он был раскаленный, сухой, и в нем отражались дюны и море.
Море плескалось в нескольких шагах, на его фоне подернутое утренней дымкой небо
казалось тусклым, белесым. Солнце грело, но не жгло - то самое "бархатное" тепло, в
которое погружаешься, как в ванну, которое размагничивает, усыпляет, ласково укачивая,
подобно газу "свечного успокоения". Песок набился в туфли, под одежду, но вставать не
хотелось,
- Может, хотя бы переоденешься? Гур направлялся ко мне с купальником, наверное, с
тем самым, в котором когда-то соблазняла его Рита. Он был уже босиком и в шортах,
сутулый, угловатый и нескладный, как подросток, но в движении его тело становилось
красивым, гибким и сильным, как у зверя из семейства кошачьих. Эрл Стоун...
Он помог мне подняться, подал купальник и продолжал что-то говорить, спокойно
глядя на меня. Я ждала, когда он отвернется, и уже собиралась попросить его об этом, как
вдруг сообразила, что Николь была его подружкой и ему вовсе не обязательно
отворачиваться в подобной ситуации. Я почувствовала, что краснею, и с досадой рванула