 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Послышались первые звуки пения: длинные звуки-вздохи, перемежаемые интервалами
абсолютной тишины. Звуки становились все громче, интервалы тишины между ними все
короче, и вот уже песня зазвучала во всю силу - нет, песней назвать это было нельзя, ибо
отсутствовали и мелодия, и тональность. Это была гармония трех миллионов голосов,
сливающихся и проникающих друг в друга, определенной эмоциональной окраски.
Эмоции сменялись, казалось бы, спонтанно, но на самом деле в строгой
последовательности; стоны скорби сменялись звуками торжества, и равнина, казалось, то
окутывалась мрачным туманом, то искрилась алмазной россыпью.
Летели часы, песнопение набирало силу. Когда солнце прошло две трети пути до
зенита, со стороны Эйльянре появился в небе длинный черный летательный аппарат. Он
медленно снизился в дальнем конце поля. Тех, кто стоял неподалеку, просто отбросило и
швырнуло на землю - многие чудом избежали гибели. Несколько любопытствующих
бездельников приникли к иллюминаторам, но сошедший на землю отряд нейтралоидов в
ярко-красном и голубом молча оттащил их.
Четверо слуг вначале расстелили на земле черно-коричневый ковер, затем вынесли
полированное кресло черного дерева, обитое черным.
Песнопение приобрело чуть иной характер, что было внятно лишь чуткому
паонитскому уху. Бустамонте, вышедший из салона, был паонитом, он услышал - и понял.
Пение продолжалось. Оно снова изменило характер, будто бы прибытие Бустамонте
было не более чем мимолетным пустяком - оно стало еще более язвительным, в нем
переплетались насмешка и ненависть. Перед самым полуднем пение смолкло. Толпа
зашевелилась, общий вздох удовлетворения пронесся и замер. Все, кто мог, опустились на
землю.
Бустамонте схватился за подлокотники кресла, чтобы встать. Толпа сейчас больше чем
когда-либо была готова воспринимать его слова. Он включил микрофон у себя на плече и
сделал шаг вперед. Общий вздох пронесся по толпе - вздох изумления и восторга.
Глаза всех были устремлены на небо - прямо над головой Бустамонте появился
огромный четырехугольник из струящегося черного бархата с гербом династии
Панасперов.
Под ним прямо в воздухе стояла одинокая фигура. На человеке были короткие черные
брюки и щегольской черный плащ, наброшенный на одно плечо. Человек заговорил:
слова его пробежали как эхо по всему Певческому Полю.
- Паониты, я ваш Панарх - я Беран, сын Аэлло, наследник древней династии
Панасперов. Много лет я прожил в изгнании, ожидая совершеннолетия. Бустамонте
служил при дворе Аюдором. Он совершил ошибку, и вот я пришел, чтобы занять его
место. Сейчас я призываю Бустамонте покориться и передать мне власть законным
порядком. Бустамонте, говори!
Бустамонте уже что-то говорил. Дюжина нейтралоидов с огнеметами ринулась вперед.
Они опустились на одно колено, прицелились. Вспышки белого пламени вырвались из
стволов и устремились к тому месту, где в воздухе парила маленькая черная фигурка. Она,
казалось, взорвалась - по толпе пронесся вздох ужаса. Стволы направились на черный
прямоугольник, но тот оказался неуязвимым.
Бустамонте важно и свирепо выступил вперед: - Такая судьба ожидает всех идиотов,
шарлатанов - и любого, кто покусится на законную власть. Самозванец, как вы видите...
Голос Берана, казалось, зазвучал с самого неба:
- Ты уничтожил лишь мое изображение, Бустамонте. Ты должен признать меня: я -
Беран, Панарх Пао.
- Берана не существует! - зарычал Бустамонте. - Он умер! Умер вместе с Аэлло!
- Я Беран! Я жив! А сейчас ты и я примем "пилюли правды", и любой, кто захочет,
задаст нам вопрос и узнает правду. Ты согласен?
Бустамонте колебался. Толпа ревела. Бустамонте повернулся к страже, отрывисто
отдавая приказания. Он забыл выключить микрофон, и его слова услышали все три