 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
- Если бы ты был настоящим паонитом, то понял бы, что верю, - глухо сказала она.
Беран умолк. Наконец ответил: - Неважно, кто я, но я вижу, что ты не веришь мне. И
тут она взорвалась:
- Какая разница? С какой стати так гордиться тем, что ты паонит? Они -
беспозвоночные, червяки дождевые, они позволяют тирану Бустамонте разорять их
жилища, убивать их - и пальцем не шевельнут, чтобы воспротивиться! Они спасаются, как
овцы во время бури, поворачиваясь задницей к противнику! Некоторые убегают на другие
континенты, другие, - она холодно оглядела Берана, - на другие планеты. И я не горжусь
тем, что я - паонитка!
Беран мрачно поднялся, не глядя на девушку. Но вдруг увидел себя ее глазами и
скривился: какое же он ничтожество! И ведь ему нечего сказать в свою защиту - ссылка на
беспомощность и неведение была бы подобна овечьему блеянию, подлому и трусливому.
Беран глубоко вздохнул и принялся одеваться. Вдруг он почувствовал прикосновение ее
руки.
- Прости меня - я знаю, ты не хотел ничего дурного. Беран покачал головой, вдруг
ощутив себя тысячелетним старцем. - Ты права - я не хотел ничего дурного. Но то, что
ты сказала... В мире так много правд - и как выбрать одну?..
- Я ничего не знаю об этом множестве правд, - сказала девушка, - я знаю лишь то, что я
чувствую, и еще знаю, что если бы я была в силах, я убила бы тирана Бустамонте!
Как только позволили Брейкнесские правила приличия, Беран появился в доме
Палафокса. Один из сыновей хозяина, живущий в доме, приветствовал юношу,
осведомился о его деле, но от обсуждения последнего Беран уклонился. В течение двух
минут Беран, нервничая, ждал в строгой небольшой приемной в самом верхнем этаже
дома.
Инстинкт велел ему быть осмотрительным и прощупать предварительно почву, но он
знал - и от этого знания ощущал противную тошноту, - что ему явно недостаточно
мастерства в области дискуссий. Наконец его вызвали и проводили вниз по эскалатору в
отделанную панелями темного дерева комнату для утренних приемов, где сидел Палафокс
в темно-синем платье и ел кусочки маринованных фруктов. При виде Берана выражение
его лица не изменилось, он кивнул. Беран же со своей стороны сделал церемонный жест
уважения и заговорил так серьезно, как только мог:
- Лорд Палафокс, я пришел к важному решению. - Почему бы нет? Что в этом
особенного? Ты достиг возраста, когда человек уже отвечает сам за себя, и ни одно твое
решение не должно быть легкомысленным.
- Я хочу возвратиться на Пао, - сказал Беран резко. Палафокс помешкал с ответом, но
было уже ясно, что решение Берана не встретило в Палафоксе сочувствия. Затем он сказал
крайне сухо:
- Я поражен отсутствием у тебя мудрости.
Снова недолгое молчание, и обмен тонкими подспудными токами. Но на решимость
Берана это никак не повлияло.
- Я обдумал программу Бустамонте, и я обеспокоен. Да, она может принести
очевидную выгоду, но во всем этом есть что-то ненормальное, неестественное.
Губы Палафокса скривились: - Если допустить, что ты прав, что можешь ты
противопоставить решимости Бустамонте?
- Я - истинный Панарх, не так ли? А Бустамонте - не более чем Старший Аюдор. Если я
предстану перед ним, он обязан будет мне повиноваться.
- Теоретически - да, обязан. Но как ты докажешь, что ты - это ты? Ну предположим,
что он объявит тебя сумасшедшим. Или самозванцем.
Беран молчал - вот этого-то он и не предусмотрел. А Палафокс продолжал
безжалостно: