 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
похожий на тот, что хранился у нас в библиотеке. Впрочем, последующий тщательный
осмотр констатировал отдельные мелкие различия. На теле не было видно никаких следов
насилия, а по виду его искаженного лица можно было сказать только, что человек умер от
страха.
Фиджиец, лежавший рядом с ним, вызвал у нас сильный шок. Полицейский,
наклонившийся над ним, закричал от ужаса, и мы все вздрогнули. Глядя на серое -
недавно черное - лицо, искаженное страхом, на скелетообразную руку, все еще
сжимающую фонарик, мы стали догадываться, что произошло нечто немыслимое. И тем
не менее мы не ожидали того, что обнаружила дрогнувшая рука полицейского. Я и
сегодня не могу думать об этом без страха и отвращения. Одним словом, несчастный
парень, час тому назад бывший крепким и полным сил и здоровья, был превращен
неведомо каким колдовством в жесткую и серую, как камень, фигуру, по текстуре
идентичную ужасной мумии, лежавшей в покалеченной витрине.
Но это было еще не самое худшее. Самое страшное заключалось в том, что состояние
мумии привлекло наше внимание даже прежде, чем мы наклонились над трупами. Не
было и речи о мелких и малозаметных изменениях - теперь мумия радикально изменила
свою позу. Она странно размягчилась. Скрюченные руки опустились и не закрывали
больше искаженного лица, и (Боже, помоги нам!) отвратительные выпуклые глаза были
широко открыты и, казалось, пристально смотрели на двух иностранцев, которые умерли
то ли от страха, то ли от чего-то еще более скверного. Этот взгляд мертвой рыбы обладал
каким-то мерзким гипнозом и преследовал всех нас, когда мы осматривали тела. Он
поистине странно на нас действовал. Мы чувствовали, как в нас входит непонятное
оцепенение, которое мешает нашим движениям. Это оцепенение очень странно исчезало,
когда мы передавали из рук в руки свиток с иероглифами. Время от времени я чувствовал,
как эти странные глаза определенно притягивают мой взгляд, и, когда я, осмотрев трупы,
повернулся к мумии, у меня создалось впечатление, что на стеклянной поверхности
зрачков, темных и удивительно сохранившихся, я улавливаю что-то очень странное. Чем
больше я смотрел, тем больше попадал под их чары. В конце концов я спустился в свой
кабинет, невзирая на странное легкое окостенение моих членов, чтобы взять большую
лупу. С этим инструментом я предпринял основательный осмотр застывших зрачков, в то
время как другие с интересом столпились вокруг.
До этого момента я скептически относился к теории, согласно которой на сетчатке
отпечатываются сцены или предметы, которые видела жертва перед смертью. Но едва я
бросил взгляд через лупу, я увидел в остекленевших глазах отнюдь не отражение зала, а
нечто совсем другое. Вне всякого сомнения, сцена, запечатлевшаяся на сетчатке,
представляла собой то, что видели эти глаза перед смертью в незапамятные времена.
Сцена эта, казалось, медленно рассеивалась, и я лихорадочно прилаживал линзу, чтобы
увеличить изображение. Впрочем, оно и так должно было быть отчетливым, хотя и
мелким, коль скоро оно отреагировало на какое-то колдовство двоих людей и заставило
их умереть от страха. Благодаря дополнительной линзе я смог различить многие детали,
которых раньше не заметил, и окружавшие меня люди молча слушали мои объяснения
относительно того, что я увидел.
Тогда, в 1932 году, в Бостоне человек увидел нечто принадлежащее неизвестному и
полностью чуждому миру, исчезнувшему тысячелетия назад и забытому.
Я увидел один из углов огромного зала с гигантскими стенами, которые были покрыты
барельефами, столь мерзкими, что даже в этом, до крайности мелком изображении их
святотатственные скотства вызывали отвращение и тошноту. Я не мог поверить, что те,
кто вырезал эти символы, были людьми, или хотя бы видели людей, когда
воспроизводили свои страшные издевательства. В центре зала был колоссальный
каменный люк, открытый для появления из-под земли существа или предмета, который
был ясно виден, когда те двое смотрели в открытые глаза мумии, но через свои линзы я
мог разглядеть только большое неопределенное пятно.