 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
А Эссединекс, стоя в женской части актерского шатра, спорил с двумя близняшками-
минголками и совсем юной илтхмаркой относительно толщины слоя жира, которым они
намеревались смазать свои бритые тела для вечернего представления.
- Клянусь прахом, вы пустите меня по миру! - жалобно причитал он. - И будете
выглядеть не соблазнительнее, чем три шматка сала.
- Насколько я знаю северян, они любят, чтоб их женщины были с жирком, так почему
бы ему быть только внутри, а не снаружи тоже? - спросила одна из минголок.
- К тому же, - добавила ее сестрица, - если ты думаешь, что ради развлечения этих
пентюхов мы готовы отморозить себе зады и сиськи, значит, ты и вовсе рехнулся.
- Не беспокойся, Седди, - проговорила илтхмарка, потрепав старика по вспыхнувшей
щеке и редким волосенкам, - я выступаю гораздо удачнее, когда вся лоснюсь от жира. Эти
мужланы полезут из-за нас на стены, а мы будем выскальзывать у них из рук, словно
мокрые арбузные семечки.
- Полезут на стены? - Эссединекс схватил илтхмарку за худое плечо. - Чтобы сегодня
вечером никаких оргий, слышите? Подразнить людей - дело другое. Но никаких оргий.
Вопрос в том...
- Да дал прекрасно знаем, папашка, до какого предела их можно дразнить, - перебила
одна из минголок.
- Мы умеем держать их в руках, - подтвердила ее сестрица. - А если мы не совладаем,
то уж Влана всяко управится, - заключила илтхмарка.
По мере того, как чуть заметные тени удлинялись, а туманный воздух темнел,
вездесущие кристаллики льда, казалось, росли все быстрее. Гомон в шатрах торговцев,
отрезанных полосой заснеженного леса от жилых шатров, стал тише, а потом и вовсе
умолк. Нескончаемые тихие заклинания в женском шатре сделались слышнее и визгливее.
С севера налетел ветер, кристаллики льда зазвенели. Но тут песнопения превратились в
хриплый клекот, после чего ветер и звон льда как по команде стихли. С востока и запада
снова поползли клочья тумана, и снова слой изморози стал расти. Женские голоса
снизились до неясного бормотания. Весь Мерзлый Стан молчаливо и напряженно стал
дожидаться наступления ночи.
День катился за обледенелый западный горизонт, словно спасаясь бегством от
темноты.
В узком пространстве между шатрами актеров и Залом Богов вдруг началось какое-то
движение, затеплился тусклый огонек, разгоравшийся постепенно в яркую точку - девять,
десять, одиннадцать ударов сердца - и все вокруг осветилось яркой вспышкой, которая
блистающей кометой, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее стала подниматься в
ночное небо, разметывая искры со своего хвоста. Высоко над соснами, почти у самого
края небес - двадцать один, двадцать два, двадцать три - хвост кометы погас, и она,
оглушительно взорвавшись, разлетелась на девять ослепительно-белых звезд.
Это была ракета, возвещавшая о начале первого представления. Внутри Зал Богов
напоминал высокий нелепый драккар, холод и мрак которого едва разгоняли свечи,
поставленные дугой в носовой части: весь год она использовалась в качестве алтаря, а
теперь была превращена в сцену. Мачтами драккара служили девять живых сосен,
вздымавшихся к небу в носу, корме и по бортам судна. Паруса, а говоря более
приземленно, стены, были сделаны из звериных шкур, туго пришнурованных к мачтам.
Взамен неба над головами зрителей было густое переплетение сосновых ветвей,
припорошенных снегом и росших на высоте в пять человеческих ростов над палубой.
Среднюю и кормовую части этого фантастического корабля, плававшего лишь на
ветрах воображения, заполняли мужчины Снежного клана, разряженные в разноцветные и
темные меха и сидевшие на пеньках или скатанных одеялах. Они смеялись хмельным
смешком, перебрасывались замечаниями и шуточками, однако не слишком громко.
Религиозный трепет и благоговение охватили их при входе в Зал или, вернее, Корабль
Богов, несмотря даже на его столь кощунственное использование, а скорее всего, именно