 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
зажаренного до угольной черноты мяса; тонкие ломтики точно так же зажаренной
телячьей печенки в каком-то темном соусе с каперсами; желе из черного винограда; очень
тонко нарезанные жареные трюфеля и другие грибы; маринованные каштаны; и,
разумеется, зрелые маслины и черная икра. Пенящийся черный напиток оказался крепким
портером, смешанным с илтхмарским игристым.
Прежде чем погрузиться в черную стену. Мышелов решил освежить себя изнутри,
поскольку у него от губ к животу уже прокатывалась мягкая волна голода.
Фафхрд возвратился на площадь Тайных Восторгов; ступал он очень осторожно, зажав
между указательным и большим пальцами левой руки потрепанный шарф-невидимку, а
между теми же пальцами правой, только с еще большей опаской - мерцающую паутинку
повязки прозрения. Он не был вполне уверен, что на этом невесомом шестиугольнике не
осталось ни одного паука.
На противоположной стороне площади он увидел залитый светом вход в лавку -
форпост грозных Пожирателей, как ему сказали - и около него волнующуюся толпу, над
которой плыл хриплый возбужденный шепот.
Единственной принадлежностью лавки, которую Фафхрду удалось разглядеть с такого
расстояния, был привратник в красной шапочке и туфлях и пузырящихся штанах: теперь
он не скакал, а опершись на длинную метлу, стоял у сводчатого дверного проема.
Широким движением левой руки Фафхрд накинул шарф-невидимку на шею. Концы
потрепанной ленты легли на грудь его куртки из волчьего меха, не доходя до широкого
пояса, на котором висел длинный меч и небольшой боевой топор. Насколько Северянин
видел, тело его никуда не исчезло, поэтому он засомневался, в исправности ли шарф. Как
и многие другие чародеи, Нингобль мог без колебаний подсунуть человеку никуда не
годный амулет, причем вовсе не обязательно из вероломства, а просто чтобы как-то
подбодрить своего подопечного. Тем не менее Фафхрд смело направился к лавке.
Северянин был высок, широкоплеч и выглядел крайне внушительно; в
сверхцивилизованном Ланкмаре его варварское одеяние и вооружение лишь
подчеркивали это впечатление, поэтому он привык, что горожане обычно расступаются
перед ним: не было еще случая, чтобы кто-нибудь не уступил ему дорогу.
На сей раз он был потрясен. Писцы, наемные убийцы с нездоровым цветом лица,
судомойки, студенты, рабы, второразрядные купцы и захудалые куртизанки - словом все,
кто обычно мгновенно уходил у него с пути (последние, правда, не преминув призывно
вильнуть бедрами), теперь шли прямо на него, так что ему приходилось то и дело
отступать в сторону, останавливаться и даже делать шаг назад, чтобы кто-нибудь в него
не врезался или не отдавил ногу. А какой-то наглый толстяк с гордо выпяченным пузом
чуть даже не унес на себе его паутинку, на которой, как разглядел Фафхрд в ярком свете
из дверей лавки, действительно не осталось ни одного паука - если только совсем
крохотные.
Внимание Фафхрда было настолько занято тем, чтобы ни с кем не столкнуться, что
рассмотреть как следует лавку он смог лишь тогда, когда оказался у самых ее дверей. Во
не успел он оглядеться, как обнаружил, что стоит, склонив голову к левому плечу и
надевает на глаза паутинку, подаренную Шильбой.
Фафхрд ощутил на лице прикосновение самой обычной паутины - на такую можно
натолкнуться, продираясь на заре сквозь заросли кустов. Все вокруг слегка замерцало,
словно он смотрел сквозь тонкую хрустальную сетку. Потом мерцание прекратилось,
паутинку на лице он тоже перестал ощущать, и зрение Фафхрда - насколько он мог об
этом судить - вновь стало нормальным.
И сразу же оказалось, что у дверей лавки Пожирателей навалена груда мусора, притом
самого оскорбительного свойства: старые кости, дохлая рыба, мясные отбросы,
полусгнившие саваны, сложенные неровными стопками и напоминавшими скверно