 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
были оказаться в Затерянном Городе.
Между тем одержимость Мышелова все усугублялась и в конце концов приняла
определенную, но весьма странную форму. Он решил, что Ахура - мужчина.
Удивительно, однако до сих пор ни бивачная жизнь, где все постоянно друг у друга на
виду, ни усердные наблюдения Мышелова не дали ясного ответа на этот
животрепещущий вопрос. И, оглядываясь назад, Мышелов с удивлением вынужден был
признаться себе, что не располагает никакими конкретными доказательствами. Да, судя по
фигуре, жестам и вообще по всей повадке, Ахура была женщиной, однако он вспомнил
раскрашенных и с подложенными мягкими частями сластолюбцев, нежных, но не
приторных, которые весьма успешно изображали женственность. Нелепо - но что
поделаешь. С этого момента его чрезмерная любознательность превратилась в тяжкий
труд, и он усилил свою мрачную бдительность к страшному неудовольствию Фафхрда,
который время от времени внезапно начинал постукивать ладонью по рукоятке меча,
однако даже это не могло вынудить Мышелова отвести от девушки взгляд. Каждый из
друзей пребывал в мрачной раздражительности, равно как и верблюд, который проявлял
все больше и больше упрямства по мере удаления от милой его желудку пустыни.
Путники неуклонно приближались к древней святыне Аримана, преодолевая мрачные
ущелья и скалистые хребты, и для Мышелова настали кошмарные дни. Фафхрд казался
ему грозным белолицым гигантом, смутно напоминавшим кого-то, кого он знавал в дни
бодрствования, а само путешествие - продвижением наугад потусторонними путями сна.
Он очень хотел бы поделиться с великаном своими подозрениями, но не мог решиться на
это из-за их чудовищности, а также потому, что великан любил Ахуру. И все это время
Ахура недоступным трепещущим фантомом ускользала от него, хотя когда он заставлял
свой ум работать, то понимал, что поведение девушки никак не изменилось, лишь еще
настойчивее стала она стремиться вперед, словно корабль, который приближается к
родному порту.
Наконец наступила ночь, когда он уже был не в силах сдерживать мучительное
любопытство. Выбравшись из-под гнета тяжелых незапоминающихся снов, он оперся на
локоть и огляделся - спокойный, как существо, в честь которого был назван.
Было бы холодно, если б воздух не сохранял полнейшую неподвижность. В костре еще
тлели уголья. В лунном свете Мышелов видел взъерошенную голову Фафхрда и его
локоть, высунутый из-под косматого медвежьего плаща. Лунный свет падал прямо на
Ахуру, лежащую у костра с закрытыми глазами, которая, казалось, едва дышала, обратив
спокойное лицо прямо в небо.
Ждал Мышелов долго. Наконец, беззвучно откинув серый плащ, он взял меч, обошел
вокруг костра и стал на колени подле девушки. Несколько мгновений он бесстрастно
всматривался в ее лицо. Но оно оставалось все той же маской гермафродита, которая так
терзала его в часы бодрствования, хотя теперь он не совсем понимал, где проходит
граница между сном и явью. Внезапно его руки потянулись к девушке, но он сдержался и
снова замер надолго. Наконец, движением осторожным и заученным, словно у лунатика,
но только еще более бесшумным, он сдвинул в сторону ее шерстяной плащ и, достав из
кошеля небольшой нож, легко, стараясь не прикоснуться к коже, оттянул у шеи платье
девушки и разрезал его до колен, после чего поступил точно так же с хитоном.
Он был уверен, что не увидит грудей цвета слоновой кости, но они были на месте.
Кошмар, однако, не рассеялся, а еще более сгустился.
Внезапно Мышелова словно озарило молнией, но он даже не удивился понятому. Стоя
на коленях и мрачно разглядывая девушку, он вдруг со всей отчетливостью осознал, что
эта плоть цвета слоновой кости тоже не более чем маска, сделанная так же умело, как и
лицо, и предназначенная для какой-то жуткой неведомой цели.
Веки девушки не дрогнули, но ее губы, как показалось Мышелову, тронула
мимолетная улыбка.
Теперь он был абсолютно убежден, что Ахура мужчина. У него за спиной хрустнули