 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
передвинуть свой незамысловатый алтарь на несколько ярдов в сторону цитадели,
поскольку волны их прихожан буквально затопляли места, занимаемые божествами с
меньшей притягательной силой, а запоздавшие, но неутомимые поклонники зачастую
заставляли их служить, пока небо не зарозовеет зарей, по десять-двенадцать раз (с
выигрышем по нескольку ярдов) за ночь. Прошло не так много времени, и состав
прихожан стал меняться. Начали появляться субъекты с кошельками, порой весьма
тугими: наемные солдаты и купцы, холеные воры и чиновники средней руки, обвешанные
драгоценностями куртизанки и захаживающие в трущобы аристократы, бритые
философы, слегка подтрунивавшие над путаными доводами Бвадреса и несуразным
символом веры Иссека, но втайне трепетавшие перед явной искренностью старца и его
могучего служки-поэта, - и вместе с этими состоятельными людьми неизбежно стали
появляться и неумолимые наймиты Пульга и прочих стервятников, круживших над
птичьими дворами служителей культов.
Вполне естественно, что все это стало грозить Серому Мышелову серьезными
осложнениями.
Пока Иссек, Бвадрес и Фафхрд оставались в пределах крика совы от Болотной заставы,
беспокоиться было не о чем. По окончании службы Фафхрд обходил прихожан с
протянутой рукой и получал пожертвования в виде заплесневелых корок, не слишком
свежих овощей, всяческих тряпок, хвороста, кусочков угля и - крайне редко, что обычно
сопровождалось восхищенными кликами - погнутых и позеленевших медяков. Подобный
вздор не представлял интереса даже для более мелких рэкетиров, чем Пульг, и Фафхрду
не составляло никакого труда разобраться с тщедушными и туповатыми типами,
вздумавшими поиграть в короля воров в тени Болотной заставы. Не раз Мышелов
исхитрялся намекнуть Фафхрду, что лучшего положения дел не стоит и желать и что
любое сколько-нибудь значительное продвижение Иссека вверх по улице Богов приведет
лишь к серьезным неприятностям. Мышелов тем самым выказывал себя человеком
осторожным и вдобавок весьма дальновидным. Он любил или твердо верил, что любит,
свое вновь достигнутое прочное положение больше себя самого. Он понимал, что
поскольку поступил на службу к Пульгу совсем недавно, то находится под неусыпным
наблюдением этого великого человека и любой намек на дружбу с Фафхрдом (почти все
вокруг считали, что они рассорились навсегда) могут ему в случае чего зачесть. Поэтому,
фланируя порой в нерабочее время по улице Богов (то есть днем, так как в Ланкмаре
религиозные мистерии - дело по преимуществу ночное, творящееся при свете факелов),
он никогда не обращался к Фафхрду напрямую. Однако, оказавшись как бы случайно
подле Северянина и будучи явно занят каким-либо личным делом или удовольствием (а
быть может, и затем, чтобы втайне поглумиться над плачевным состоянием своего врага, -
это была вторая линия обороны Мышелова против возможных обвинений со стороны
Пульга), он, почти не разжимая губ, вел разговоры с Фафхрдом, и тот отвечал ему - если
отвечал вообще - таким же манером, хотя скорее просто по рассеянности, нежели в целях
конспирации.
- Послушай, Фафхрд, - процедил Мышелов в свой третий подобный подход, делая вид,
что разглядывает тонконогую девочку-нищенку со вспученным животом, словно пытаясь
решить: смогут ли диета из нежирного мяса и гимнастические упражнения превратить ее в
редкую красотку немного мальчишеского типа. - Послушай, Фафхрд, здесь у тебя есть
все, что тебе нужно; лично я полагаю, что это возможность сочинять стихи и пищать их в
лицо всяким идиотам. Так вот, как бы там ни было, ты должен делать это здесь, у
Болотной заставы, потому что единственная в мире вещь, которая располагается не у
Болотной заставы, - это деньги, а ты утверждаешь - вот осел! - что они тебе не нужны. Вот
что я тебе скажу: если ты позволишь Бвадресу продвинуться в сторону цитадели хотя бы
на бросок камня, вам придется брать и деньги, хотите вы этого или нет, и вы с Бвадресом
будете вынуждены что-то на них покупать - тоже невольно, независимо от того, как
крепко вы завяжете свои кошельки и как плотно заткнете уши, чтобы не слышать криков