 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
распорядились иначе, и еще, что такова была предсмертная воля Квормала. Я
сомневалась, боялась Флиндаха - у него такое ужасное лицо и глаза, так страшно
напоминающие глаза моего дорогого господина, - но я не могла не повиноваться... и
должна признаться, мой дорогой Брилла, что даже немного была ему благодарна.
- Но по каким причинам на земле или под землей?.. - заикаясь, выговорил Брилла,
мысли которого закружились вихрем.
Кевисса глянула в обе стороны, потом прошептала: - Я ношу плод семени Квормала.
На какой-то миг эта новость только усилила смятение Бриллы. Как мог Квормал
надеяться, что сможет добиться признания сына наложницы владыкой всего Квармалла,
когда существовало два, взрослых законных наследника? Или он так мало заботился о
безопасности страны, что оставил в живых пусть даже еще не рожденного бастарда?
Потом Брилле пришло в голову - и его сердце заколотилось при этой мысли - что Флиндах
может пытаться захватить верховную власть, используя как предлог ребенка Кевиссы и
выдуманную предсмертную волю Квормала, а также эти свои, похожие на Квормаловы,
глаза. Дворцовые революции не были совершенно незнакомы Квармаллу. По правде
говоря, существовала легенда, что нынешняя правящая линия много поколений назад
поднялась к власти именно по этой дороге, с помощью кулаков и кинжалов, хотя
повторять эту легенду означало подписывать себе смертный приговор.
Кевисса продолжала: - Я пряталась в гареме. Флиндах сказал, что я буду в
безопасности. Но потом в отсутствии Флиндаха пришли оруженосцы Хасьярла и начали
обыскивать гарем в нарушении всех обычаев и приличий. Я убежала сюда.
Все продолжало сходиться самым пугающим образом, думал Брилла. Если бы Хасьярл
заподозрил, что Флиндах непочтительно пытается захватить власть, он ударил бы
инстинктивно, превращая ссору двух братьев в треугольник раздора, в который вошла бы
даже - о, всем несчастьям несчастье! - залитая солнцем вершина Квармалла, которая до
этого момента казалась так хорошо защищенной от тревог войны.
В этот самый миг, словно страхи Бриллы сами вызвали к жизни свое собственное
воплощение, дверь кладовой широко отворилась, и на пороге вырос грубо сколоченный
человек, который казался символом всех варварских ужасов битвы. Он был так высок, что
его голова задевала за притолоку двери; его лицо было красивым, но суровым, а взгляд -
испытующим; спутанные красновато-белокурые волосы спускались до самых плеч;
одеждой ему служила усаженная бронзовыми украшениями туника из волчьей шкуры: с
его пояса свисали меч и массивный топор с короткой рукояткой, а на самом длинном
пальце его правой руки взгляд Бриллы - натренированный замечать все детали декора, а
теперь еще обостренный страхом - увидел кольцо со сжатым кулаком - знаком Хасьярла.
Евнух и девушка, дрожа, приникли друг к другу. После того как новоприбывший
убедился, что эти двое были единственные, с кем ему предстояла иметь дело, его лицо
расплылось в улыбке, которая могла бы быть ободряющей у менее громадного или
экипированного с меньшей свирепостью человека. Потом Фафхрд сказал:
- Привет, дедуля. Мне нужно только, чтобы ты и твой птенчик помогли мне выбраться
на дневной свет и к конюшням этого благословенного королевства. Идем, мы устроим все
так, чтобы вы могли помочь мне с наименьшей опасностью для себя.
Он быстро шагнул к ним - бесшумно, несмотря на свои размеры - и его взгляд
заинтересованно вернулся к Кевиссе, когда он заметил, что она не дитя, а женщина.
Кевисса почувствовала это и, хотя ее сердце трепетало, храбро заговорила:
- Не смей насиловать меня! У меня под сердцем ребенок от человека, который умер!
Улыбка Фафхрда слегка скисла. Возможно, сказал он себе, ему стоит чувствовать себя
польщенным, что девушки начинали думать о насилии, как только их взгляд падал на
него; и все же он испытывал легкое раздражение. Они, что, не считали его способным
цивилизованно соблазнить женщину только потому, что он носил меха и не был
карликом? Ну что ж, они быстро понимали свою ошибку. Но каким отталкивающим
способом она пыталась запугать его!