 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
почитаемым им богам за свое спасение.
Сегодня ему будет о чем поговорить в таверне. Люди будут ставить ему чаши вина и
горького пива из трав, которые он будет выпивать залпом. На этот вечер он будет самой
важной персоной. О! Если бы не его резвость, он мог бы как раз в это время брести,
лишенный души, к могучим воротам Квармалла; а потом служить там, пока существует
его тело, и даже после этого. Потому что среди пожилых людей деревни ходили рассказы
о подобном колдовстве и о других вещах; рассказы, в которых не было морали, но к
которым прислушивались все. Ведь всего лишь в прошлый Праздник Змеи юный Твельм
исчез, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. А разве он не смеялся над этими
рассказами и, пьяный, бросил вызов террасам Квармалла? Конечно, так оно и было. И
правдой было также то, что его менее храбрый приятель видел, как он, бравируя, с
важным видом поднимается на последнюю, самую высокую террасу, почти к
крепостному рву; а потом, когда Твельм, испугавшись по какой-то неизвестной причине,
повернулся и хотел броситься прочь, его извивающееся и выгибающееся тело было силой
утянуто назад в темноту. И даже крик не отметил уход Твельма с этой земли и из предела
познаний своих сородичей. Юльн, этот менее храбрый или менее безрассудный приятель
Твельма, с тех пор проводил свое время, погрузившись в нескончаемый пьяный ступор. А
по ночам он ни на шаг не выходил из-под крыши.
В течение всего пути до деревни хозяин быков раздумывал. Он пытался обмозговать
своим темным крестьянским умом способ, при помощи которого можно было предстать
героем. Но после того, как он с превеликим трудом составил простую и
самовозвышающую повесть, он подумал о судьбе того человека, который осмелился
хвастать, что обворовал виноградники Квармалла; человека, чье имя произносили только
приглушенным шепотом, по секрету. Поэтому погонщик решил придерживаться фактов,
какими бы простыми они ни были, и доверять той атмосфере ужаса, которую, как он знал,
вызовет любое проявление активности Квармалла.
Пока погонщик все еще нахлестывал своих быков, Мышелов наблюдал за тем, как два
человека-тени играют в мысленную игру, а Фафхрд заливал в себя вино, чтобы утопить
мысль о страдающей незнакомой девушке - в это самое время Квормал, владыка
Квармалла, составлял свой гороскоп на будущий год. Он работал в самой высокой башне
Крепости, приводя в порядок огромные астролябии и другие массивные инструменты,
необходимые для точных наблюдений.
Сквозь расшитые занавеси в маленькую комнату жарким потоком вливалось
полуденное солнце; его лучи отражались от полированных поверхностей и, преломляясь,
сверкали всеми цветами радуги. Было тепло, даже для легко одетого старика, так что
Квормал шагнул к окнам, выходящим на ту сторону, где не было солнца, и отвел в
сторону вышитую ткань, позволяя прохладному ветерку с болот пронестись сквозь
обсерваторию.
Он лениво глянул сквозь глубокие прорези амбразур. Внизу, далеко за ступенчатыми
террасами, он мог видеть тонкую, изогнутую коричневую нитку дороги, которая вела к
деревне.
Маленькие фигурки на дороге были похожи на муравьев: муравьев, с трудом
передвигающихся по какой-то липкой, предательской поверхности; и как муравьи, они
упорствовали в своих усилиях и в конце концов исчезли с глаз наблюдающего за ними
Квормала. Он вздохнул и отвернулся от окон. Вздохнул слегка разочарованно, потому
что сожалел, что не выглянул в окно мгновением раньше. Рабы были нужны всегда.
Кроме того, представилась бы возможность испытать парочку недавно изобретенных
инструментов.
Однако Квормал никогда не жалел о том, что прошло; поэтому он пожал плечами и
отвернулся.