 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Тем временем процесс в неискушенном Витином сознании продолжался. Всех девочек
он сравнивал теперь со Стеллой, как с этаким эталоном, и постоянно убеждался в ее
превосходстве над остальными. "Да нет", - думал Витя, - "Просто она действительно
лучше других, я хладнокровно выбрал ее, и это совершенно естественно. Если я увижу
кого-нибудь лучше, то сразу это оценю и сделаю правильный, трезвый вывод... " Но все
эти доводы не в силах были уже что-то изменить, и постепенно все четче обрисовывалось
убеждение, что лучше Стеллы никого быть не может, и это убеждение прочно вставало в
центр всего мира... Витя этому еще не верил, он верил в свой трезвый расчет, и тому
подобные вещи, но само состояние ему уже нравилось - постоянно думать о НЕЙ,
вспоминать фрагменты ее лица и любоваться ей самой, вспоминая каждую мелочь. Все
существование было теперь подчинено одному - жить, чтобы думать о ней и видеть ее: это
развлечение ему нравилось, по крайней мере ничем подобным раньше он не занимался.
Все отношение к лагерному режиму совершенно изменилось: например, ненавистная
зарядка стала теперь самым приятным занятием за весь день. Засыпая, он начинал
разговаривать сам с собой: несколько раз убедительно доказывал сам себе, насколько она
красивая девочка ("Ты просто не понимаешь, какое у нее прекрасное лицо... " И следовали
детали). Лица ее вскоре он уже просто вспомнить не мог, возникали лишь отдельные
фрагменты: оно слилось с его восприятием, стало "нулевой точкой". Он обнаружил
однозначное соответствие Стеллы с его ранее разработанным идеалом: он всерьез был
уверен в этом, хотя на самом деле, по-видимому, сам идеал незаметно совместился со
Стеллой.
И вдруг Витя спохватился. Произошло это очень просто: он внезапно вспомнил слово
"любовь". Именно это слово, которое раньше ему казалось глупым и ненужным, и
которого он раньше избегал в своей речи. Вспомнив, Витя немного подумал, и с ужасом
обнаружил, что это, кажется, где-то как-то, наверное, и есть оно самое...
Витя испугался. Он попытался доказать себе, что все зависит только от него, он ни в
кого не влюбился, это все просто так, и он может спокойно забыть ЕЕ и думать о другой
девчонке.
Но ничего не получалось, никакие убеждения и уверения не помогали. Он снова замирал
сердцем, когда видел ее, она нравилась ему до потери сознания, он просто не видел
ничего, кроме нее, это было неизлечимо...
И Витя сдался. Он признался себе, что ЛЮБИТ ЕЕ, и это слово, раньше казавшееся до
ужаса гадким, теперь постоянно было в его мыслях. Ощущение было удивительным и
прекрасным, Витя упивался им, и блаженствовал, повторяя уникальную общеизвестную
фразу из трех слов, или имя: "Стелла, Стелла, Стелла, Стелла, Стелла... " Ее имя, заметим,
довольно странное и неестественное, казалось ему верхом совершенства.
Однако первая, созерцательная стадия прошла, и Витя все больше задумывался, чего же
ему сделать, чтобы и Стелла обратила на него внимание. Просто рассказать кому-нибудь
о своем чувстве (тем более ЕЙ!) Витя никак не мог, ему казалось, что его все засмеют и он
этого не выдержит. Даже если бы кто-нибудь об этом догадался, он просто сгорел бы от
стыда, и одни мысли об этом приводили его в ужас. Надо было как-то понравиться ей
самой, и Витя готов был приложить к тому все усилия.
Прежде всего он стал уделять ненормально много внимания своей внешности:
сравнивать себя с товарищами и вообще со всеми остальными. Чего-то, несомненно, в нем
было, но чего-то все же и не было, и к придти к однозначному выводу Витя никак не мог.
Каждый разговор со Стеллой воспринимался как колоссальное достижение, хотя редко
продолжительность такового превышала двух-трех фраз. Разговоры Витя сочинял и
репетировал ежесекундно, и хотя сочиненное крайне редко реализовывалось, каждая
минута общения делала его счастливым на ближайшие полдня. Во время разговора любая
фраза стоила неимоверных усилий: каждое слово десятки раз анализировалось, прежде
чем могло быть сказано, и тем не менее это было для Вити высшим наслаждением. На
линейке отряд строился в две шеренги, и он всегда старался оказаться сзади нее, чтобы