 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
где сходились кроны, то и дело пробивающееся своими холодными лучами сквозь чащу
леса, чтобы тут и там осветить ржаво-красные иглы. Я легко, как птица, покрыл уже 40
километров. Нужное мне место теперь было недалеко. Несмотря на слабое притяжение, я
уже начал испытывать чувство легкой усталости, хотя сложные устройства моего
скафандра вдвое облегчали каждое мое усилие, а автомед регулярно впрыскивал мне в
руку стимулятор. Хоть в этом мне повезло. Дома после подобного приключения мне
пришлось бы провести на больничной койке недельки две, как минимум. Я утешал себя
этой мыслью, прислонившись к дереву и вдыхая обогащенную воздушную смесь,
прописанную мне скафандром. Приятные мысли вообще были прекрасным средством от
начинающих понемногу появляться у меня перед глазами искорок. Я все еще
блаженствовал, когда вдруг услышал звук...
Ей-богу, до чего забавно, что после жизни, прожитой среди разнообразных звуков,
несколько часов, проведенных в абсолютной тишине, могут изменить отношение
человека к колебаниям воздуха в слышимом диапазоне. А ведь услышал я всего-навсего
смутный далекий зов, похожий на призывный крик какой-нибудь одинокой морской
птицы, ищущей свою подругу. Но он заставил меня отшатнуться от дерева так, словно
оно в мгновение ока раскалилось докрасна, и встать, пригнувшись, напряженно определяя
возможную природу этого звука. А он тем временем стал громче, значит, и ближе, причем
скорость его приближения ко мне свидетельствовала о бесплодности каких-либо попыток
ретироваться. Я огляделся в надежде найти подходящее для укрытия дерево, но все они,
похоже, с самого рождения уже были старыми - самые нижние ветви находились на
высоте не менее пятидесяти футов от земли. Единственным укрытием для меня могли бы
послужить несколько тысяч стволов. Но какое-то шестое чувство подсказало мне, что
опасность, какова бы она ни была, лучше встретить лицом к лицу на открытом месте. Во
всяком случае, мы увидим друг друга одновременно. Я чувствовал, что это что-то живое,
и что оно питается мясом - это подсказывал мне еле слышный безапелляционный голос
своего самого древнего предка. Я сделал кистью руки движение, которое бросило мне в
пальцы рукоятку запрещенного законом небольшого кратерного пистолета, и стал ждать,
а зов все приближался и приближался, становясь все громче и мучительнее, как мычание
овцы, страдающей от неразделенной любви, как рев отвергнутого подругой быка, как стон
гибнущего лося. Теперь до меня доносился и топот огромных лап, переставляемых с такой
скоростью, что даже при местном притяжении было ясно, каковы габариты их обладателя.
И, наконец, оно появилось из-за деревьев, полностью подтвердив все худшие опасения
моего пра-пра... Это была ни собака, ни гиена даже, а то, чем была бы гиена, если бы рост
ее в холке достигал семи футов, если бы лапы у нее были толщиной с мое бедро в самом
узком их месте, голова - величиной с кабину одноместного геликеба, а челюсти такие, что
в них она смогла бы нести человека, как ученый пес несет домой вечернюю газету. И,
возможно, эта последняя мысль только и удержала меня от того, чтобы нажать на спуск.
Чудовищный пес замедлил свой бег, подняв в воздух тучу хвои, взвыл последний раз и
предъявил мне почти ярд ярко-красного языка. Сам же он был коричневый с черным,
гладкошерстный, с обвисшей кожей. У него были большие зубы, но никак не больше
шести дюймов от основания до верха. Глаза его были ярко-черными и небольшими,
примерно со слоновьи, с красными полукружьями внизу. Он медленно приблизился, как
бы желая разглядеть то, что сейчас будет есть. Я слышал, как при движении хрустят его
суставы. При каждом шаге его футовой толщины лапы глубоко утопали в покрытой хвоей
земле. Я ощутил, что колени мои мелко дрожат, а волосы стоят дыбом. Теперь чудовище
было от меня всего в десяти футах, и я видел, как от его дыхания колеблются края его
ноздрей, в каждую из которых свободно вошел бы мой кулак. Я твердо знал, что если он
приблизится еще хоть на шаг, я нажму на спуск.
- Лежать, малыш! - выдавил я из себя, как мне показалось, решительным тоном
приказания.
Он остановился, убрал, а затем снова вытянул язык, потом бережно опустил на землю