 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ламасские вазы и на кружевные облака и весенние
поля, нарисованные на вазах. Вот: леса и горы, олени бродят по горным тропкам, рыбаки
плывут по реке меж тростниковых зарослей, утки сидят на зимнем снегу: у одной утки
оттопырена лапка. Над
ней стоит красиво одетый юноша и хочет взять утку в руки, а утка плачет, потому что
понимает, что она все равно умрет, и глядит
на свежий снег и на то, как в реке купается зимнее солнце. И
господин Андарз, министр полиции, тоже заплакал, как утка с
оттопыренной лапкой.
- Что бы вы делали, - шевельнулся за спиной Нан, - если б Ишнайя был на свободе, а
государь - убит?
- Будь ты проклят, - сказал Андарз, - честнее изменить гоcударю, чем другу.
Нан хлопнул в ладоши. За дверью застучали сапоги. Андарз побледнел и обернулся.
- Я хотел бы, - проговорил Нан, - заменить вам друга. Три вещи скрепляют дружбу, -
совместная трапеза, совместные тайны и
взаимные подарки. Господин Мнадес сегодня, по моей просьбе, подарил мне "кружащего
орла" - я хотел бы утешить им вас в
неcчастии.
Двое парчовых курток осторожно вносили в зал плетеный короб. В коробе сидела ваза с
кружащим орлом. Нан обернулся и поднял
светильник.
- Великий Вей, - произнес он, - но где же первая ваза?
Андарз долго молчал.
- Вчера утром, - наконец заговорил он, - я подарил первую вазу господину Мнадесу, за
сведения о вас и о заговоре Айцара.
Нан положил руку на плечо Андарзу, и оба чиновника долго любовались вазой.
- Это для меня большая честь, - серьезно сказал Нан, - что моя голова так дорого стоит.
Через два часа, после короткого нервного припадка, Андарз лежал, завернутый в мокрые
простыни, под пологом синего шелка. Перед
ним, освещенный одинокой свечой, парил "Кружащий орел", и стояла ваза с уткой на
весеннем снегу, повернутая другим клеймом: юноша гладил утку по голове, и утка
жмурила черный глазок. Ни девиц,
ни вина не было. В изголовье сидела и перебирала волосы
жена. "Эх, зря я остриг волосы, " - подумал Андарз.
- Что, - спросила женщина, - будет ли это человек больший, чем Ишнайя?
- Да, - ответил министр полиции, - потому что многие на его месте наслаждались бы в
галерее моим страхом, или собой, и
только. Он же наслаждался и работой древних мастеров, и такую вещь, как умение видеть
красоту, нельзя подделать.