 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
- Нет, - сказал Шимана, но люди нашли, что здесь лучше говорить.
- Если государь подпишет конституцию, - сказал Нан, - как мы поступим с Киссуром и
Арфаррой?
- Как можно, - возразил один из спутников, - вводить в действие конституцию, не
расправившись с ее врагами?
После света, толпы и криков Нан очутился в небольшой, двуступенчатой комнате, в
глубине сада. Комната, как и два года назад, была завешана красными циновками. В
глубине команты
по-прежнему сидела пожилая женщина, писаная красавица, и ловко плела циновку. Нан и
Андарз совершили все подобающие поклоны, а толстый Шимана стал на колени и
некоторое время целовал ей ноги.
- Что, Нан, - спросил тихо Андарз, начальник парчовых курток, - вы по-прежнему
опасаетесь быстрых перемен?
Нан ответил:
- Ничто не бывает дурным или хорошим само по себе, но все - смотря по обстоятельствам.
Все мысли чиновника должны быть о благе народа. Если в стране самовластие - он
использует
самовластие. Если в стране революция - он использует революцию.
Шимана встал с колен и хлопнул в ладоши: вооруженные люди внесли прездничную еду,
поклонились и пропали. Между прочим, на
серебряном блюде внесли круглый пирог-коровай. Шимана разрезал пирог на три части и
с поклоном положил Нану на тарелку кусочек пирога. Нан взял другую треть пирога и с
поклоном положил ее на тарелку Андарзу, а Андарз, в свою очередь, поднес кусочек
пирога хозяину. После этого гости приступили к трапезе.
- А что, - спросил Нан внезапно, - я видел, как на площади народ теребил этого негодяя
Мнадеса, и потом встречал обрывки Мнадеса
в разных местах. Как вы об этом полагаете?
- Я об этом полагаю, - отвечал с важностию Шимана, - что это дело божие.
Нан взглянул в глаза еретика и с удивлением обнаружил, что они совершенно безумны.
- Великий Вей, - сказал с тоской министр Андарз, - они разбили все вазы из собрания
Мнадеса. Последние вазы Ламасских мастеров! И знаете, кто это был? Только лавочники,
ни одного нищего! Нищие завидут лавочникам, а не министрам! Все разбили, и кричали
при
этом: "Кто украдет хоть ложку, будет повешен! "
Шимана не удержался и сказал:
- Это автор памфлета о "Ста вазах" растравил им душу. Если бы не этот памфлет, о вазах
бы не вспомнили.