 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
- Могу, - вскричал старик, - очень даже могу. - Вскочил с места и взмахнул грязными
руками:
- Значит так: он - на деревянном гусе; я - на медном павлине! У него волшебный меч, у
меня - вот такая кубышка!
Старик повернулся и подхватил горшок с тюремной похлебкой. Грязный балахон
хлопнул за спиной. По горшку словно пробежали голубые молнии.
- Он махнул мечом и прочитал заклинание! Точас же с неба слетели голубые листья,
превратились в волков и накинулись на государево войско. Я, однако, прочитал
заклинание и брызнул водой из
кубышки, - тотчас посыпались желтые листья, превратились в мечи и стали сечь волков.
Глядь, - те пропали, вся равнина вновь
усеяна листьями. Тут он махнул рукой и произнес заклятия, - листья вспучились волнами,
вот-вот затопит государево войско.
- Негоже! - крикнул я и взмахнул рукавом, - вся вода ушла ко мне в рукав. Тут я поднял
кубышку и прочитал заклинание, -
чернокнижника выворотило наизнанку и внесло ко мне в кубышку: одна голова гуся
торчит наружу!
И старик поднял кубышку: из нее, действительно, точала голова живого гуся, поводила
глазами.
- Я - к государю. "Эге!, - говорит государь, - чего это у кувшина горлышко неровное? "
"Неровное - так сравняю" - отвечаю я, - и одним ударом сношу гусю голову!
С этими словами старик выхватил у стражника алебарду и расколол алебардою горшок.
Гусиная кровь так и брызнула секретарю в
глаза, залила платье. Тут только секретарь сообразил, что это не кровь, а вонючая
тюремная похлебка. Секретарь отпрыгнул,
ругаясь, и выскочил из камеры.
В камере оба стражника упали на колени перед стариком:
- Яшмовый араван, - шептал Изан, стелясь по полу носом.
Секретарь улепетывал вверх по лестнице. Уже на пятнадцатой ступеньке он сообразил,
что гусиная голова, которой стращал его сумасшедший фокусник, была ни чем иным, как
костлявой
фокусниковой рукой. "Да где же они такую дрянь берут на похлебку" - думал секретарь,
принюхиваясь к омерзительному зловонию, исходившему от темно-зеленого кафтана на
салатной подкладке.
В камере старик, выпрямившись, смотрел поверх голов стражников на захлопнувшуюся
дверь. Никакого сумасшествия в глазах его
больше не было, а злорадство было преизрядное. "Неумный же ты человек, господин
Мнадес, - думал он, - и хватаешься за
соломинку. Уж кому-кому, а тебе настоящий Арфарра страшней, чем первому министру. "