 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
жертвоприношения были приравнены к убийствам. Но никто не рискнул бы сказать, что
они прекратились.
В остальное время Священные Рощи тоже не пустовали: многочисленные паломники
бродили по тропам, размышляя, и многие предавались медитации у деревьев Игри, на
которых, как огромные серые морщинистые груши, висели Игрикхо. Юл бывал в Рощах -
и с Филдингом, и до него, - и каждый раз приходилось тащить себя туда за шиворот, а
потом еще подгонять пинками; даже залив ноздри тетракаином, чтобы анестезировать
обонятельные рецепторы, и вставив фильтры, нельзя было полностью защититься от
прожигающего насквозь, как нашатырь, запаха Игрикхо; запах этот, кажется, впитывался
порами кожи, вцеплялся в глаза, оставался на языке... Потом не спасали ни горячая вода,
ни самые сильные дезодоранты - неделю, а то и две недели смрад преследовал, настигая в
самые неподходящие моменты: например, когда отбираешь в оранжерее мастера Аллюса
цветы для Кэтрин и хочешь понюхать незнакомую орхидею... Юл встал и начал одеваться.
Жаль, не успел познакомить Петрова с Аллюсом - обоим было бы интересно. Мастер
Аллюс, известнейший ювелир - поставщик Дворца, меценат, книжник, с немалым риском
достававший для Юла древние тексты, стихийный естествоиспытатель, подвергший
сомнению догматы обеих религий в монографии "Презумпция непрерывности", - очень
настойчиво просил своего друга Юлия Седых при первой же возможности познакомить
его не только с работами земных ученых-естественников, но и с самими учеными, как
только они ступят на землю Империи О. Сделать это было очень непросто - по разным
причинам. На памяти Юла Петров был первый естественник, который появился здесь не
под маской гуманитария; что-то сработало - или не сработало? - в недрах канцелярии
Малой Прихожей Дворца. Юл натянул брюки, сунул ноги в сандалии и уже почти вышел
из комнаты, когда боковым зрением уловил движение за окном. Возвращались... так...
действительно, окхрор, лицо знакомое, видел где-то на церемониях... и с ним - вот это да!
- иеромонах отец Никодим, офицер безопасности российского представительства...
Интересно, подумал Юл, отступая в темноту комнаты, он-то что тут делает? Не к добру...
Хоулх перестроился и принял окхрора в себя. Развернулся и заскользил к выходу. Отец
Никодим, подумал Юл. Он же Григорий Федорович Костерин, сорок четыре года, бывший
полковник Охраны, переведен сюда с глаз долой после громкого скандала: убийства при
попытке похищения сотрудницы Сибирско-Балтийской торговой компании Тамары Сунь.
Замять скандал не удалось, Конфедерация требовала выдачи преступников, и в результате
тот, кто стрелял, получил двадцать пять лет строгой изоляции и покаяния, а тот, кто
организовал акцию, отправился на новое место службы - по иронии судьбы, на корабле
той самой "Сибатко". Сейчас он стоял, весь в черном, и по мере удаления хоулха все более
сливался с темнотой...
Кэтрин спала. То, что болезнь поражала переводчиков чаще, чем кого бы то ни было,
объяснялось просто: они - пять-семь человек - контактировали с местным населением
больше, чем все остальные земляне, вместе взятые. Местные же буквально
фонтанировали летучей органикой. Болезнь была, в сущности, атипичной аллергической
реакцией на какой-то конкретный, хотя и неустановленный антиген. При необходимости
человека можно было за два-три дня поставить на ноги, используя общие
иммунодепрессанты. Но этого предпочитали не делать: снижать напряженность
иммунитета в здешних непростых условиях было рискованно. Больной же от болезни не
страдал, скорее, наоборот: возвращаясь из многодневного сумеречного полусна, он
рассказывал о чрезвычайно ярких и насыщенных событиями снах - еще более ярких, чем
онейропии... или не рассказывал. Кэтрин шевельнула рукой, что-то пробормотала; под
веками двигались глаза. Ей предстояло пробыть в таком состоянии самое малое две
недели. Колокольный звон поднимет ее, она приведет себя в порядок, поест - все это
автоматически, никого не замечая; когда запас простейших действий исчерпается, она