 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
закамуфлированные всяким тряпьем. На полу старый изорванный ковер и продавленное
плюшевое кресло в углу. Судя по всему, жили Миллеры небогато.
За столом сидела и раскладывала пасьянс полная круглолицая особа, напоминающая
собой тамбурмажора. Тяжело вздохнув, мажорная мама подняла свой взор от карт и
уставилась на гостя выпуклыми ястребиными глазами. Потом она протянула ему руку с
таким видом, словно она царица и ожидает верноподданнического поцелуя.
Звали маму Милица Ивановна. Но большинство людей путало это редкое имя с более
знакомым словом "милиция". Потому маму частенько называли Милиция Ивановна, и тут
даже ее муж путался. Папу Миллера звали Акакием Петровичем, но мама называла его
попросту Кики.
Больше в комнате никого не было. Милиция Ивановна кивнула на закрытую дверь в
соседнюю комнату и объяснила:
-- Нина занимается там своими делами. Потом Милиция Ивановна сложила карты и
коротко скомандовала:
-- Кики, накрывай на стол!
Папа покорно расставлял тарелки и таскал из кухни кастрюли, а мама только
командовала. Кастрюли были побитые и закопченные, тарелки потрескавшиеся, ножи
зазубренные, вилки кривые. Прямо как в цыганском таборе.
Когда с кастрюль сняли крышки, из-за закрытой двери появилась Нина. На ней была
скромная белая блузка и черная юбка. Не говоря ни слова, она уселась за стол, как в
пансионе, и принялась за еду.
-- Ты хоть поздоровайся! -- напомнила мама. -- Мгм-у, -- с полным ртом кивнула
монна Нина, не глядя на гостя.
На ужин было какое-то комбинированное кушанье, по-видимому, остатки за
последние три дня, сваленные в одну кастрюлю.
"Комбикорм", -- невольно подумал Борис. Так в колхозах называют всякие отбросы,
которыми кормят скотину.
Картошка из кастрюли была холодная и полусырая, а капуста пригорела ко дну.
Акакий Петрович уныло шевелил челюстями и что-то бормотал. Борис обсасывал сырую
картошку и думал, что же ему с ней делать: выплюнуть на тарелку неудобно, а в горло она
не лезет. Но согласно "ноблес оближ" картошку он проглотил, а хозяйке сделал
комплимент. Нина быстро проглотила две порции, даже поскребла тарелку и, повеселев,
откинулась на диване.
Когда во времена царя Ивана Грозного выбирали невесту, то сначала устраивали
смотрины и. пировали. При этом опытные свахи смотрели за невестой: если ест много и
быстро, значит, хорошая невеста, здоровая. В доброе старое время Нину можно было бы
сосватать за царя.
Пока папа возился с посудой для чая, мама развлекала гостя:
-- Борис Алексаныч, как это вы стали писателем? Вас этому в университете выучили?
-- Нет, в госпитале. Во время войны. -- Вас из пушки ранило?
-- Нет, просто свалился с грузовика. -- И потом вы лежали в госпитале и писали? --
Нет, рассказывал. В госпитале скучно, ну вот все и рассказывают по очереди что-нибудь
интересное. Правда, большинство рассказывали, как они по тюрьмам сидели.
-- И вы тоже сидели? -- в первый раз раскрыла рот мон-на Нина, явно желая сказать
гостю какую-нибудь колкость.
-- Нет, я попал в госпиталь с фронта.
-- Но ведь вы же вывалились из грузовика?
-- При бомбежке. Половина вывалилась мертвыми. -- А-а...
-- В общем, решил я рассказать "Песнь о Нибелунгах". В таких случаях, как говорят
артисты, нужно найти духовный контакт с аудиторией. Потому рассказывал я так: "А под
тем деревом, величиной с Кремлевскую башню, чудовище такое сидит, по паспорту
змием называется. Сидит, а изо рта у него туды-сюды пламя полыхает, как "катюша"