 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
кулаком. Тишина и спокойствие. Будто бы и нет никакой войны... Кофе здесь подавали
натуральный, ароматный, совсем довоенный, такого Генрих не пробовал лет, наверное,
пять, и теперь с наслаждением просаживал последние деньги - благо, они были уже не
нужны. После четвертой чашечки голова вроде прочистилась, и появились кое-какие
мысли - опасная роскошь для унтер-офицера императорской армии, но привычка и даже
необходимость для экс-студента четвертого курса филологического факультета...
Думаешь, значит, ехидно сказал внутренний голос. Ну-ну. Давай, думай. Может, что и
придумаешь. Наподобие пороха.
Если бы пороха... Почему это так: выдумываешь порох, а получается велосипед?
Причем такой, что самому противно?
Да потому, что сдохнуть можешь так вот, наедине со своими мыслями, или слететь с
катушек, или разбить башку о камни - и все равно ничего не произойдет. И война как шла,
так и будет идти. За пределом границ, за сферы жизненных интересов, а между делом -
против мирового коммунизма, еврейства, панславизма, технократии, анархизма,
постиндустриализма, нонконформизма и чего там еще?.. Ну кто мы такие, скажите, что
нам все не по нраву? Ведь действительно не по нраву, и дело тут не только и не столько в
этом когда-то ефрейторе, потом кинозвезде, а ныне императоре...
Стадность, подсказал внутренний голос.
Стадность, согласился Генрих. Страх отстать от стада и просто страх, который
трусость. Терпеть же их не могу, этих черных, затянутых, лощеных и вышколенных, и
этого толстого дергунчика со значительным лицом и в горностаевой мантии - додумался! -
а ведь все равно веду себя и поступаю так, как они того хотят. Перестану - раздавят.
Совершенно автоматически. Как машина. Такая отлаженная и хорошо смазанная машина.
С гаечками, винтиками и шестеренками, не ведающими, что творят. Или ведающими, но
закрывающими глазки. Не я. Не только я. Только не я...
"... неследующие приговоры полевых судов довести до сведения войск и сделать
предметом обсуждения. За трусость приговорены к смертной казни и расстреляны:
стрелок Людвиг Зейберт, обер-ефрейтор Карл Ворк, обер-ефрейтор Бруно Дрест. За
трусость приговорен к смертной казни и повешен фельдфебель Эдуард Пишел. За
трусость и дезертирство приговорены к смертной казни и расстреляны: гренадеры Максим
Энгелькласт, стрелок Иоган Хагс, ефрейтор Бертран Гленке, лейтенант Арчибальд Лонг,
лейтенант Адам Валь. За дезертирство и предательство, выразившееся в переходе на
сторону врага, приговорены к смертной казни: вахмистр Вольдемар Лански и
вольнонаемный Александр Энгельхен. За саботаж и преднамеренную порчу военного
имущества приговорен к смертной казни и повешен оружейный мастер Эммануэль Пирпр.
За неповиновение приказу приговорены к смертной казни и расстреляны: гренадер Бэзил
Баллард, ефрейтор Антон Хакман, полковник Зигмунд Карузо. За самовольный уход с
занимаемых позиций приговорены к смертной казни... "
И так далее. А потом получается, что голова у меня сама по себе, а руки и ноги
непосредственно подчиняются приказам вышестоящего начальства. Ибо, как известно,
битие определяет сознание...
Ну, старина, как будем жить дальше? Можно, конечно, прийти на вокзал, сесть в
поезд, доехать до станции назначения и продолжать служить Императору, между делом
презирая себя; тем более, что все нутро мое так и рвется в уютный окоп, лишь только
подумаю о той травле, которая развернется, если... Если что? Ну, в общем... это... понятно,
короче.
Дошел ты, брат, до ручки. Даже сам с собой намеками объясняешься. Дрессировка,
ничего не скажешь...
Ну и боюсь - а что тут такого необычного? Где они теперь, храбрые? Все боятся, не
только я.
Вот именно, "не только я"... Так что же все-таки делать-то будем? Не знаю.
Эх, плюнуть бы на все, подумал он, сидеть бы вот так и потягивать кофе... Выпасть бы