 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
силах остановиться. Хохот сгибал его пополам, он пытался что-то сказать, но не мог, а
только повизгивал. На голове его была тирольская шляпа Художника - зеленая, с
перышком. Он был пьян. Наконец, речь вернулась к нему.
- Ну ты даешь! - простонал он. - Любовь! Ты бы рассказала лучше чем мы с тобой
занимались, как я задирал тебе юбку, как ты...
Резкий звук выстрела прервал его. Клерк выгнулся назад, заскреб руками по спине,
будто пытаясь вытащить пулю, и рухнул между колоннами.
- Меня? - прохрипел он. - Зачем?
(Вот ведь вопрос! В самом деле: что двигало Полковником? Прозрение, ревность,
расчет? Все вместе? Или нечто иное? Как говорится, "не знаем и не узнаем". Да и знал ли
это сам Полковник?)
Полковник стоял над все еще шевелящимся Клерком, держа в правой руке пистолет, а
левой делая какие-то приглашающие жесты.
- Любите! - наконец, закричал он. - Меня любите! Вы должны любить меня, только
меня, слышите, вы! Меня! Беззаветно, преданно! Как солнце, как мать, как жизнь, больше
жизни! Я всегда хотел вам только добра! Любите меня!
- Тебя? - спросила негромко Принцесса, но все ее услышали. - Тебя, значит... - и она
медленно двинулась на Полковника. И все так же медленно, сами, может быть, не
осознавая того, двинулись на него. И с каждым их шагом солнце светило слабее и слабее,
и подступила тьма, и Полковник задохнулся от хлынувшей вдруг на него ненависти.
- Не подходи! - завизжал он.
Но и в почти полной тьме он видел, как подступает к нему все ближе и ближе стена
тел, смыкается вокруг, и тогда, выставив пистолет перед собой, он стал стрелять, но
вспышки выстрелов выхватывали то же самое: приближающуюся стену тел... Потом
выстрелы смолкли, и, покрывая все прочие звуки, завыла сирена...
Сирена выла долго, очень долго, но вот замолчала и она. В Ковчеге воцарилась тишина
и тьма. Камень стен понемногу отбирал тепло у воздуха. Потом... Потом робко, мерцая,
засветилось солнце. Оно постепенно, медленно, по каплям набирало силу, светило ярче,
ярче, еще ярче, нестерпимо ярко...
И больше не гасло.
Вот и все, дорогая. Прощайте. Хотя, может быть, я напишу вам еще раз. Будьте
счастливы.
31. 10. 84.
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
Здравствуй, Оля! Я прощаюсь - теперь уже окончательно. Мне нужно продолжать
поиски - ведь если не здесь, то где-то ты должна меня ждать. Чтобы было понятно,
попробуй вспомнить - хотя едва ли: (здесь густо замазано чернилами, слова разобрать
невозможно). Ты училась в шестом, когда я закончил школу. Но призвали меня не в
пехоту, как везде, а в пограничники, да еще попал на восточную границу, да еще в такое
время... А в нашем мире мы встретились и полюбили друг друга. И, наверное, это
правильно, потому что во всех остальных мирах, где я побывал, мы с тобой живем в мире
и любви. Но в нашем мире произошло вдруг такое, что теперь мне приходится скитаться
по всем прочим мирам - в поисках тебя. В первую секунду здесь, в вашем мире, мне
показалось, что я достиг цели. Потом понял - нет. Ты счастлива с ним, и не знаю, кем
надо быть, чтобы в вашу жизнь вмешаться. Поэтому я иду дальше. Маму, которая все эти
пятнадцать лет продолжала меня ждать, я недавно похоронил. Здесь мне делать уже
нечего, и рана моя зажила. Прощай. И еще, последнее. Чтобы не было сомнений,
оставляю тебе стихотворение Блока (у нас он умер не в 1916-м, а в 1921-м), которого ты