 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
нибудь придумает о нем красивую легенду. В ней не будет даже упоминаться обо мне или
зморе. Вот так. Вместо нас в ней будут действовать герои, чародеи, великаны.
Может быть, это будет к лучшему. Я все же не выдержал и медленно пошел в сторону
мира снов. Поскольку домов не было, я двинулся к пустырю по прямой и минут через
десять под моими ногами уже зашуршала трава.
Иногда мне попадались кучки черного пепла и я вдруг сообразил, что они остались от
серых рыцарей. Между кустами полыни бродили их лошади. Одна из них увязалась было
за мной и некоторое время шла след в след, тонко протяжно вереща, а потом отстала.
Может быть, это была именно та лошадь, на которой я приехал к черной стене.
Мне было не до нее.
Я шел к миру снов. Медленно и размеренно, словно робот. Шел.
Маленький человечек на ровной площадке пустыря между мерцающим великолепием
мира снов и черной пустотой безвременья.
Я не торопился, потому что слегка побаивался мира снов. Три года, что я провел вне
его, не прошли даром. Я изменился.
Примет ли он меня таким, каким я стал?
Наверное, примет, поскольку в нем есть место каждому, кем бы он не был. Даже
такому человеку как я.
Вот только почему-то я был уверен, что даже если моя жизнь пойдет по-прежнему,
словно этим трех лет и не было, все равно останутся воспоминания. И долго еще потом я
буду время от времени вспоминать и думать...
Я буду думать о зомби, пытаясь понять, что он из себя представляет и как это, будучи
мертвым, думать, действовать, говорить, чего-то хотеть, быть одновременно живым и
мертвым. Почему-то мне казалось, что мы с ним еще встретимся.
Я буду думать о той, уходящей в проекцию, цепочке волчьих следов. Эта загадку еще
предстояло решить. Если только она была не очередной шуткой зморы.
Я обязательно буду думать о статичном мире. Странном, жестоком мире людей с
совершенно непостижимой логикой, при всей своей подлости, грубости, жадности,
умеющих делать такую прекрасную штуку, как сны.
И конечно же, я буду думать о зморе. О ней я буду думать больше всех. Наверное, она
так и останется для меня загадкой. Любила ли она меня хоть немного или же все, что она
говорила было лишь притворством и обманом? Вот в этом я, похоже, не смогу
разобраться никогда. Может и к лучшему. Если все, что она говорила, не более чем
вранье, то я - дурак, если же нет - то я преступник, хладнокровно убивший полюбившее
его создание.
И никак иначе.
Неторопливо, словно старясь оттянуть момент встречи с миром снов, я шел по
пустырю, тщательно огибая шары снов, стараясь не спугнуть стоявших столбиком возле
своих норок и ошарашено оглядывавшихся похожих на сурков зверьков.
Я думал о том, что нам, инспекторам снов, слишком часто приходится сталкиваться с
разной населяющей сны нежитью, в схватках не на жизнь, а на смерть. Мы привыкли
думать, что все эти зморы, черные маги, серые рыцари и еще многие, многие, ничего,
кроме злобы, ощущать не могут.
Только это не верно. Они, так же как и мы, думают, говорят и чувствуют. Могут ли они
любить? И как выглядит их любовь?
Может, именно так, как у нас было со зморой?
Все-таки, она потеряла осторожность и, в полном смысле этого слова, дала себя убить.
Почему?
Как это могло случиться? Уж она-то, со своей вечной предусмотрительностью...
Неужели, все-таки она меня любила и именно поэтому... А может, она слишком верила в
силу своих чар?
Ответов на эти вопросы я не знал и сильно сомневался, что когда-нибудь узнаю.